Г. А. Глинка - первый русский профессор дворянин
Г.Н.Ермоленко
В статье Н. М. Карамзина «Дворянин-профессор в России», опубликованной в № 11 журнала «Вестник Европы» за 1803 г., сообщалось, что представитель старинного дворянского рода Григорий Андреевич Глинка получил звание профессора русского языка и словесности Дерптского университета, и этот факт расценивался как значительное завоевание русского просвещения.
Если в информации Карамзина подчеркивалось прежде всего общественное значение выступления дворянина в роли университетского профессора, то в «Записках» родственника Григория Андреевича Сергея Николаевича Глинки речь шла преимущественно о психологической и нравственной стороне поступка, который расценивался как своеобразный подвиг и акт мужества, о чем свидетельствовал торжественный слог сообщения. По словам автора, Г. А. Глинка «первый из круга родовых русских дворян отважною ногою вступил на профессорскую кафедру и запечатлел имя свое в летописях Дерптского университета званием профессора русской словесности».
Оба суждения и сам поступок Г. А. Глинки говорят о формировании в кругах русского дворянства начала XIX в. представлений о высокой общественной миссии благородного сословия и об осознании долга и ответственности дворянина за судьбы национальной культуры.
Будущий первый русский профессор-дворянин Г. А. Глинка родился в 1776 г. в Закупе Духовщинского уезда Смоленской губернии, в имении отца, отставного подпоручика Преображенского полка Андрея Ильича Глинки, потомка обрусевшего старинного польского рода, издавна селившегося в Смоленской губернии.
А. И. Глинка был родным братом Николая Ильича Глинки, сыновья которого Сергей Николаевич и Федор Николаевич сыграли видную роль в событиях 1812 г. и в истории русской литературы XIX века. С. Н. Глинка, вспоминая дядю в своих «Записках», изобразил его типичным преуспевающим помещиком «золотого екатерининского века»: рачительным хозяином, любившим потчевать гостей «домашним искрометным напитком, составленным из садовых плодов», и чувствительным человеком, наделенным «сердечным романтизмом». По его словам, Андрей Ильич, «лишась первой супруги своей, уныло бродил по рощам и дубравам и вырезывал на деревьях имя ее», «плакал, читая романы Феодора Эмина и заливался слезами, читая и перечитывая Маркиза Г., переведенного Елагиным».
Идеализируя екатерининский век, С. Глинка описал родовое имение Глинок Закуп как благословенный уголок, где «все было в приволье, пышно золотели нивы, роскошно цвели луга», «хозяйство кипело». По словам автора «Записок», во времена Екатерины Великой поместным смоленским дворянам не было нужды выписывать товары из-за границы, все производилось в имении, и добрый помещик А. И. Глинка оставил потомкам немалое наследство, «накопленное умным хозяйством».
В 1782 г. Г. Глинка был принят в Пажеский корпус, в 1796 г. выпущен поручиком в Семеновский полк. С 1799 г., выйдя в отставку, служил в Коллегии иностранных дел, затем цензором в Кронштадте и Петербурге, занимался переводами, написал драму «Дочь любви, Семейственная картина в 4-х действиях», близкую по сюжету пьесе Бомарше «Преступная мать, или Второй Тартюф».
В 1803 году Г. А. Глинка стал, как уже было сказано, первым русским профессором-дворянином в Дерптском университете. Вести преподавание приходилось на немецком языке, тем не менее профессор словесности находил возможности знакомить своих учеников с достижениями русской культуры. В 1805 г. он издал на немецком языке «Учебную книгу российского языка для употребления в эстляндских, лифляндских и курляндских школах», куда включил отрывки из произведений русских писателей и сведения по русской истории.
В 1810 г. Г. А. Глинка оставил профессуру и занялся садоводством в Закупе, но вскоре, по приглашению императрицы Марии Федоровны, поступил на придворную службу и стал помощником воспитателя великих князей Николая и Михаила Павловичей. Он был также преподавателем русского языка и литературы у членов царской семьи, давал уроки императрице Елизавете Алексеевне, великой княжне Анне Павловне, невесте великого князя Николая Павловича принцессе прусской Шарлотте.
В 1811 г. император Александр I предлагал кандидатуру Г. Глинки на должность директора Царскосельского лицея. Во время поездок Николая и Михаила Павловичей по России и Европе в 1816-17 гг. Глинка сопровождал их. Но уже в 1817 г. он оставил службу и, желая содействовать сближению с двором В. А. Жуковского, рекомендовал его вместо себя учителем великой княжны Анны Павловны.
Г. А. Глинка был женат на Юстине Карловне Кюхельбекер, старшей сестре Вильгельма Карловича Кюхельбекера, друга Пушкина, поэта-декабриста. Он принимал участие в судьбе юноши. Позднее Кюхельбекер с благодарностью вспоминал об этом, обращаясь к памяти Глинки в стихотворениях «Закуп» и «Закупская часовня» («Мой брат и друг, отец семьи мне драгоценной»). В Закупе декабрист бывал не раз. Ю. Н. Тынянов в статье «Пушкин и Кюхельбекер» отметил, что Глинка, будучи тесно связан с братом Владимиром Андреевичем, членом Союза благоденствия, и кузеном Федором Николаевичем, членом Союза спасения, был посредником между ними и В. Кюхельбекером.
Умер Г. А. Глинка от сердечной болезни в 1818 г. в чине статского советника и похоронен в смоленском имении.
Самое значительное произведение Г. Глинки – одно из первых исследований славянской мифологии «Древняя религия славян» (1804). Создание этого труда связано с «напряженным интересом к проблеме народности», которая была, как писал Ю. М. Лотман, «в центре литературной борьбы первого десятилетия XIX века». Попытки восстановить сведения о древних славянских божествах предпринимались и ранее. Уже в XVIII в. собиратели фольклора М. Попов, М. Чулков, В. Левшин много потрудились в этой области. Однако их разыскания были еще далеки от научной достоверности.
Работа Г. А. Глинки стала в этом отношении шагом вперед и имела уже более серьезную научную ценность, поскольку представляла собой попытку систематизации и классификации материала на основе сопоставления с языческими верованиями других народов.
Вместе с этим автор, рассчитывая на широкого читателя, стремился к занимательности в изложении, старался оживить рассказ яркими иллюстрациями. Для этого ему приходилось фантазировать, домысливать, дополнять имеющиеся скудные факты с помощью воображения. Это придало сочинению Глинки черты художественного произведения. В повествование он включал обильные литературные примеры из фольклора и произведений писателей XVIII и начала XIX века.
Знакомство с религиозными верованиями древних славян Глинка считал необходимым для того, чтобы получить представления о нравах и обычаях предков, почувствовать душу своего народа, поскольку, по его мнению, люди создают богов «естественно по своему образу, то есть по своему народному свойству, нравам, образу жизни, степени просвещения». Как он писал, в изображении, делах, даже самих названиях богов «лучше можем узнать умное и нравственное обличив наших родоначальников».
В своем стремлении изучать древнюю религию славян Глинка был не одинок, интерес к национальной культуре был характерен для эпохи предромантизма. Одновременно с трудом Глинки появился изданный первоначально на немецком языке трактат А. С. Кайсарова «Славянская мифология» (Геттинген, 1804), выдержавший три издания на протяжении десятилетия (Москва, 1807, 1810).
Кайсаров старался опираться на достоверные источники, обращался за примерами не только к фольклору, но и к произведениям древнерусской литературы. Среди них были Псалтирь, Четьи-Минеи, Поучение Владимира Мономаха, летописи, «Слово о полку Игореве» и др.
Уже современники, сравнивая труды Глинки и Кайсарова, отдавали предпочтение последнему. Критик Я. А. Галинковский в своей рецензии отметил, что, в отличие от кайсаровской мифологии, рассчитанной на «ученых людей», книга Глинки относится к салонной карамзинской традиции и написана «для дам». Современные специалисты также именно мифологию Кайсарова называют «этапным явлением в развитии представлений о славянской мифологии», намечающим «пути дальнейшего изучения мифологии древних славян».
Однако труд Глинки также нашел своего читатели и сыграл свою роль в приобщении русской публики к национальной народной культуре. В частности, М. К. Азадовский высказал предположение, что именно Г. А. Глинка пробудил интерес к народному искусству у юного В. К. Кюхельбекера.
В кратком введении автор дал классификацию богов языческого пантеона. Всех богов он разделил на «выспренных, вне земли находящихся», земных, «преисподних» и водных. К «выспренным» он отнес Перуна-громовержца, бога солнца Световида, Златую Бабу, Белбога, Дажбога, Коляду, Ладу и ее семью (Леля, Полеля, Дид, Дидилия), Мерцану. К земным богам, в числе других, богиню земли Триглаву, Велеса, Макош, Купало, Зевану, Чура. К преисподним – властителя подземного мира Чернобога, судью над душами мертвых Ния или Вия, Кикимору, Бабу Ягу. К водным – морского царя, русалок, водяных чертей. В отдельные категории славянского пантеона Глинка выделил духов (леших, домовых, чертей, бесов), полубогов, или богатырей (полканов, волхвов), а также «обоженные озера и реки» (Ильмер, Студенец, Буг, Дон). Автор предположил также существование верховного божества, Бога богов, которому были подчинены все другие.
Система религиозных представлений славян, по мнению автора, многими чертами напоминала кельтскую и греческую. В ней обожествлялись, как и в других языческих религиях, наиболее важные «отвлеченные понятия»: красота, любовь, брак, деторождение, мать-природа, ее стихии – гром, животворящие и плодоносящие начала, солнце.
Описывая далее каждого из богов, Глинка прибегал к литературным примерам, аналогиям с другими религиями, отыскивал истоки именования того или иного божества, рисовал религиозные обряды, стараясь сделать свой рассказ ярким и наглядным. Перуна, например, он сравнивал с греческим Зевсом, приводил описания храма Перуна из поэмы М. М. Хераскова «Владимириада». Златая Мать, по его мнению, является соответствием кельтской богини Фреи, супруги верховного бога Одина. Описывая истукан Световида, автор толковал его изображение, объясняя, что четыре лица, повернутые в разные стороны, означают разные стороны света.
Если Кайсаров, лаконично характеризуя богиню любви и красоты Ладу, ограничился указанием на сходство ее с римской Венерой, то Глинка дал пространное описание ее изображений: «Лада изображалась в виде молодой прекрасной женщины, в розовом венке, волосы у нее были золотоцветные. Одетая в русскую одежду, опоясанная золотым поясом и убранная жемчугами, она держала за руку младенца, который есть бог любви Леля, <...> ей пели в честь песни и проносили курение аромат и цветы». Не менее живописно представлены народные праздники, например, праздник Купалы.
Язык Глинки более архаичен, ориентирован на образцы высокого стиля классицизма, в лексике встречаются старославянизмы, в синтаксисе ощущается немецкое влияние: «Тогда молодые люди обоих полов в венках и опоясаниях (гирляндах) из купальниц и других цветов вокруг расположенного огня при пении песен плясали, почасту через оный перескакивая. Песни же сии были в честь Купале, или в оных припевалось только его имя. Таковые песни еще и по сие время по некоторым деревням и селам продолжаются».
В описании тех или иных представителей славянского пантеона ощущаются не только литературные, но и фольклорные влияния. Бабу Ягу Глинка рисует, явно опираясь на традиции народных сказок. Она утрачивает древний положительный смысл образа богини-прародительницы.
Описание Глинки гротескно и походит на некоторые эпизоды «Русских сказок» Левшина и комических поэм Н. Радищева-сына. Упоминается избушка, которая стоит на куриных ножках и «сама повертывается», привычка Яги лежать на лавке, свесив нос через шест, железная ступа, в которой она «прогуливается», погоняя ее железным пестиком, и приделанное к ступе помело, заметающее следы Бабы Яги. И в этом случае проявляется влияние на автора литературы XVIII в., определяющее особенности его стиля.
Очевидно, что с точки зрения современных представлений о славянских божествах не все характеристики Глинки точны. На его трактовку религиозных воззрений славян оказывает влияние русская литература XVIII в. Он сентиментально-идиллически воспринимает древние обычаи предков. Ощущается в книге и характерное для предромантизма стремление найти в фольклоре, в образах языческого пантеона выражение национальной самобытности, отражение народной души. Однако для современного читателя исследование Глинки ценно как исторический памятник и дорого как своеобразная национальная реликвия, трогательное свидетельство бережного отношения нашего земляка к традициям и обычаям предков.