Житие

Пр. Герасим, Болдинский чудотворец, родился в 1489 году в Переяславле Залесском, небольшом городке теперешней Владимирской губернии. Отец его Михаил и мать Мария, по замечанию жизнеописателя, «были праведны перед Богом и людьми и добродетельной жизнью богобоязненно украшены». Чистая жизнь родителей положила в душу младенца, названного во св. крещении Григорием, первые семена истины, непорочности и добродетели. Попав в живую восприимчивую душу ребенка, орошаемые благодатью Св. Духа, эти семена не замедлили дать чудные всходы. С самых ранних лет отрок Григорий стал проявлять особые привычки, которые делали его непохожим на других детей. Капризы, своенравие, своеволие, столь обыкновенные в раннем возрасте, были совсем чужды Григорию; шутки и забавы, игры и шалости сверстников не занимали его. Он любил оставаться один и погружаться в свою душу, обдумывая и обсуждая то, что делалось кругом его. Углубляясь мыслью во все окружающее, он больше и больше прилеплялся своим разумом к Той великой и непостижимой Силе, которой движется существующее. Он искал своим детским умом, где живет эта Сила, как Она управляет всем, как каждый предмет зависит от Нее. Эти вопросы волновали и возбуждали пытливую душу Григория и неотступно требовали ответа. Посещая храм вместе со своими боголюбивыми родителями, он находил для себя в нем много утехи и радости: здесь, думал он, живет и отсюда действует Та Великая Сила, которая все держит и все направляет. Поэтому его влекло в церковь и каждодневное посещение ее стало любимым его занятием. Слушая чтение Слова Божия, внимая пению псалмов, глядя на мерцание лампад и свечей, взирая на иконы и изображенных на них угодников, отрок Григорий чувствовал, что его мысль, его ум уносятся туда вверх, в беспредельное голубое небо. Там, вверху, в ином мире, не похожем на здешний, живет Бог, окруженный святыми ангелами, которые день и ночь воспевают: свят, свят, свят Господь Саваоф, исполни небо и землю Славой Твоей. И этот небесный горний мир привлекал к себе все внимание Григория; в нем было так много величия и таинственной, непонятной прелести. В церковном воздухе, при блеске свеч и лампад, вблизи святых угодников, душа отрока исполнялась страхом, но каким-то особым, не похожим на обыкновенный страх. От страха, который проникал в душу Григория во время богослужения, не было тяжко на сердце, а светло, тепло и радостно. Этот страх соединялся с надеждой, что стоит исправить и очистить жизнь и на сердце будет так легко, как если бы тяжелое бремя спало с него.

Мало-помалу страх перешел в умиление пред невидимым Всемогущим Богом, Который все видит, везде присутствует, от Которого не скрыто ни одно тайное движение сердца. К умилению присоединилось новое чувство благоговения пред Всемилостивым и Любвеобильным Отцом всех людей - Богом, Который, пребывая на небесах, готов каждую минуту откликнуться на призыв грешной души. Так церковь с ее молитвами, обрядами, таинствами влила в Григория силы, которых не заметить у обыкновенных людей, согревала его всю жизнь и указывала путь к небу. Усердно посещая храм Божий, он выносил из него такие впечатления, от которых на душе становилось покойно, легко и согласно. После этого мира и покоя, невзгоды и неудачи, столь частые в заурядной будничной жизни, не могли встревожить и огорчить Григория. Мало-помалу он так свыкся с церковью, что жизнь вне храма, в доме родителей, перестала быть для него привлекательной. Он стал чувствовать себя дома не тогда, когда вместе с отцом и матерью садился за трапезу, а когда прислушивался к мерному чтению кафизм и возгласам священнослужителей. Церковная служба стала для него пищей и питьем, без нее он также не мог жить, как птица без воздуха и рыба без воды.

Полюбив всей душой церковное богослужение, он стремился туда, где оно отправлялось с наибольшим чувством и умилением, где оно было продолжительнее и благолепнее. В Переяславле находился и теперь находится Горицкий во имя Пр. Богородицы монастырь, который отличался величием богослужения и строгой жизнью монашествующих. Сюда-то и стал приходить Григорий для молитвы, пользуясь всякой свободной минутой. Долгое монастырское служение со старинными заунывными напевами сильно трогало его, настраивало его мысли и чувства на особый торжественный и вместе грустный тон. В его сердце проникала та благодатная по Бозе печаль, которая, по слову ев. апостола, производит неизменное покаяние ко спасению. Чаще и чаще посещая монастырь, больше и больше привыкая к нему, блаженный Григорий вместе с тем привязывался и к инокам, подвижникам обители. Среди них отличался своей строгой и праведной жизнью Даниил, производивший на всех богомольцев монастыря сильное впечатление. Каждый посетитель обители считал своим прямым долгом зайти в келью старца Даниила и получить от него благословение.

Вместе с другими и Григорий часто бывал у великого старца, чтобы попросить благословения или побеседовать о спасительных истинах веры. Пр. Даниил оказывал на Григория неотразимое влияние: после каждой беседы чуткая душа его сильнее и сильнее привязывалась к старцу-подвижнику. Наконец, не бывать в Горицком монастыре, не видеть великого старца и других подвижников стало великим огорчением для Григория. «И полюбил Даниилов монастырь, - говорит жизнеописатель Преподобного,- больше дома родителей своих, и старца Даниила полюбил больше всех и прочих старцев полюбил больше родственников своих».

Так жизнь Григория как бы распалась на две жизни: одной он жил в монастыре, другой в мире; одна была тиха, мирна, другая полна огорчений и неприятностей. В монастыре все напоминало о Боге, смерти и грядущем за ней блаженстве, в мире многое отвлекало от веры и благочестия. Там был свет и теплота, здесь мрак и холод, там духовное торжество и радость, здесь неприятности и огорчения. Там тишина, согласие и мир, здесь шум, распри и раздоры. Благочестивая душа Григория не могла долго колебаться, какой род жизни избрать и какой оставить, переселиться навсегда в обитель и жить, или остаться в мире и прозябать подобно траве без влаги и тепла. И вот в 13 лет он решается оставить мир на веки и жить для Бога. «Пришел Григорий, - говорит жизнеописатель, - и припал к ногам святого старца Даниила и начал молить его со слезами, чтобы постриг его в иноческий образ. Преподобный же старец возражал ему, говоря: «Сын мой, не слишком ли ты юн, чтобы смог понести труды иноческой жизни? Потому что много терпения требуется от человека в иноческом образе». Григорий же, моля старца, от ног его не вставая, орошая землю слезами, говорил: «Отче святой, не отвергни меня грешного от твоей святыни. Молитвами твоими надежду имею все полезное сотворить, только не отлучи меня от твоей святыни». Богомудрый старец провидел, что юноша, со слезами и на коленях умоляющий его о принятии в иноческий сан, будет великим подвижником и прославит святую церковь. Он постриг Григория в монашество и нарек ему имя Герасим, причем взял новопостриженного под свое руководство в духе веры и церковных преданий. Герасим со всем жаром, к какому была способна его великая душа, отдался новой для него жизни в монашестве. Он исполнял все монастырские послушания, какие только возлагались на него для пользы и нужд обители.

Около этого времени его духовный отец и учитель пр. Даниил основывал в версте с половиной от Переяславля свой особый Троицкий монастырь, который впоследствии получил название Даниилова. Монастырь строился на «божедомьи», т. е. на месте, где была богадельня, призревавшая увечных, слепых, хромых, не способных к работе, и должен был взять на себя заботу об этих несчастных. Уходу за ними и были посвящены труды новопостриженного инока Герасима. Он рубил дрова, молол муку на ручных жерновах, помогал в печении хлебов, готовил одежду и проч. Самое же главное его послушание состояло в изготовлении обуви для «божедомных людей», почему среди братии Горицкого монастыря он и назывался «кожешвец» (сапожник). Помимо необыкновенного трудолюбия и готовности во всякое время дня и ночи сделать нужное для каждого, Герасим отличался редким добронравием, кротостью и мягкостью. Ни одно резкое или грубое слово не выходило из его уст. Он не мог сделать ничего, что бы обидело или раздражило ближнего. Благодаря этим качествам он приобрел любовь всех живших вместе с ним в обители, особенно же самого старца Даниила. Последний старался подкреплять его своими советами и наставлениями и нередко возносил горячие молитвы к Богу, чтобы Он благословил весь жизненный путь молодого подвижника. В одной келье с великим старцем пр. Герасим прожил 20 лет, ежедневно и ежечасно видя пред собой пример строгой, чистой и богоугодной жизни подвижника. Вместе с пр. Даниилом он жил в Горицком монастыре, с ним же переселился в Троицкий, куда прибыл на игуменство св. Даниил и взял с собою Герасима, своего помощника по устроению монастыря. Прошедши школу послушания под руководством такого строгого подвижника, как Даниил, пр. Герасим настолько укрепился духовно, что в состоянии был побеждать страшные соблазны мира. Посему пр. Даниил позволил Герасиму жить в особой келье и исполнять заповеди Господни по указаниям Слова Божия и совести, а не по руководству старцев. «И когда жил Герасим в своей келье, начал он труды к трудам прилагать и подвиги к подвигам, в посте и молитве беспрестанной день и ночь без сна пребывая». Удар колокола к заутрени, будивший других от сна, очень часто заставал пр. Герасима бодрствующим и стоящим на молитве и он, от частной молитвы в келье, переходил к молитве общественной в церкви.

Чем больше Герасим сживался с монастырем, с его духом, обычаями и уставами, тем слабее становились связи, соединявшие его с миром, но все же эти связи были. Монастырь никогда не порывает сношений с миром; в его стены приходят богомольцы и вместе с ними вести и мысли, волнующие мир; члены монастырской братии по временам сами являются в мире для удовлетворения разных нужд монастыря и невольно входят в столкновение с мирской жизнью. Так или иначе мутные волны мирской жизни приливают к стенам обители и хоть на самое короткое время, отвлекают от молитвенного настроения людей, укрывшихся за ее стенами. Поэтому у пр. Герасима, хотевшего самой совершенной жизни, явилась мысль уйти в какое-нибудь пустынное место, чтобы там, вдали от мира и его суеты, отдать всю свою жизнь на служение Богу. Там, думалось ему, вдали от всего житейского, среди лишений и опасностей, сердце загорится более сильною любовью к Богу и исполнится самой непоколебимой надеждой на Него. Там, вдали от людей, от их советов и дружеского участия, легче прилепиться всею душою и всеми помыслами к единому мудрому Советнику - Богу. И вот он идет к своему наставнику старцу Даниилу и объясняет ему свое желание уйти в пустынное, безлюдное место, чтобы без всяких помех отдаться служению Богу. Мудрый старец отклоняет Герасима от его мысли, указывает на опасности, лишения и бедствия пустынножительства, которые могут надломить самую сильную душу. Он советует ему нести труды и подвиги в монастыре, где нет опасностей и особенных лишений, где нет о снования для ропота и недовольства. Преподобный покоряется голосу старца, с большей силой отдается молитве и посту, но мысль о пустынножительстве по-прежнему не оставляет его. В этом молитвенном приготовлении к пустынножительству прошло еще шесть лет: любовь к уединению за это время достигла у Преподобного сильного напряжения. Ему становится как будто душно в стенах монастыря, где трудно молиться,чтобы не заметили другие; он хочет молиться в тайне, среди немой неодушевленной природы, в присутствии одного Творца, вдали от всех человеческих взоров. «И начал,- говорит жизнеописатель,- молить старца со слезами, говоря: «Отче, отче! Не презри своего чада, исполни прошение раба твоего, отпусти Бога ради и даруй мне молитвы свои спутешествующие и спребывающие мне во все дни до скончания жизни моей».

Видя непреклонное желание своего ученика, зная твердость его характера и тяготение к чистой жизни, богомудрый старец решил не удерживать его более в стенах обители. В последний раз он напоминает ему о трудностях пустыннической жизни, призывает на него благословение Божие и отпускает на новые тяжелые подвиги. «Да будет, сын мой, благословение Божие на тебе,- говорит старец,- и Пречистая Богородица да будет во всем тебе помощницей и заступницей. Мужайся и крепись на ополчение врагов видимых и невидимых. Много будет у тебя искушений от исконного врага рода человеческого и злых людей, желающих нанести тебе тяжелые скорби, но сила их немощна против помощи Божией».

Преподобный Герасим выслушал последний завет дорогого учителя, принял благословение, простился со старцем и братией, с храмами, в которых молился, и оставил обитель на веки. Что найдет он впереди, взамен богомудрого подвижника-учителя и братии, с которыми сросся, как срастаются ветви на одном древесном стволе? К кому прибегнет за советом и утешением, если беды и напасти надломят его силы, поколеблят его душу и сердце? Эти и подобные мысли, как тяжелые камни, давили его грудь и вызывали на его очи слезы. Только надежда на помощь Божию, как солнечный луч, падающий в глубокое подземелье, освещала сердце Преподобного, объятое скорбью.